Юрий Виноградов (фото В. Скоморощенко)
По словам Эдварда Каммингса, "оставаться собой в мире, непрерывно стремящемся превратить вас в кого-то другого, — значит вести самое тяжелое сражение, на которое только способен человек". Но что если поле такого сражения — бесконечная синева, населенная развоплощенными фигурами, которым нет дела до мира с его армиями страстей? Виноградову удается в каждой своей работе оставаться самим собой до такой степени, что единожды увидев эти утонченные парящие фигуры, вы сможете узнать их среди тысяч других работ. Эту верность себе и сложившемуся за годы творчества самобытному стилю я бы назвал "новой искренностью". Миру сине-золотых сновидений чужды фальшь и претенциозность, к которым принуждает художников мир с его навязчивыми страхами и страстями, идеологией и мейнстримом.
Виноградов деконструирует привычный мир, избавляется от всего лишнего и из оставшихся драгоценных крупиц истинного человеческого опыта создает свой собственный сновидческий мир. Такая деконструкция затрагивает все уровни — от физического до семиотического. В первую очередь, художник отказывается от избыточных физических параметров — объема, глубины пространства, силы тяжести, заставляя свои фигуры парить в невесомости. Строгому отбору подвергаются и цвета: из палитры художник предопочитает синий, золотой, зеленый и красный. Следующий уровень — развоплощение персонажей: лишь внешние, порой довольно условные очертания фигур подсказывают, что они созданы "по образу и подобию", но при этом лишены индивидуальных черт — а значит и эго, навязываемого извне, и выглядят как обособленные части единого целого, сотканные из материи воображения. Наконец, художник лишает привычного значения знакомые вещи: нимб здесь больше не признак индивидуальной святости, а естественный атрибут здешних обитателей, сердце становится источником света, распускающийся цветок — источником жизни. Привычные смыслы распадаются, а золотые фигуры оказываются буквами, складывающимися в новые слова и тексты, в которых не находится места для главной антиномии — здесь исчезает разделение на "Я" и "Другой".
Нимбы размыкаются и объединяются в один, сияющее сердце — одно на двоих. Деконструируя реальность, художнику удается избежать вовлечения в бесконечную игру смыслов ради самой игры, его минимализм в выборе изобразительных средств продиктован главной задачей — воплотить в своих картинах те самые элементарные истины, которые обычно скрыты под вековыми напластованиями привычных смыслов.
Новая искренность Виноградова начинается с алфавита нового языка и прописей, утверждающих вневременные истины и преодолевающих извечную разобщенность между людьми. Однако вневременность темы не подразумевает отказа от процесса становления, который проявляется в недосказанности, незавершенности работ. Зрителю предоставляется самостоятельно продолжить тему, а художник лишь задает вектор ее развития, и этот незримая стрелка всегда указывает вверх, в метафизический мир души, а не тела, единства, а не разобщенности, альтруизма, а не эгоизма. Эта направленность вверх подчеркивается не только излюбленным художником вертикальным форматом работ, но и особым перспективным искажением пропорций, смещающим точку зрения наблюдателя вниз, словно сюжет разворачивается выше его привычной перспективы.
